[ДОМОЙ]   [ОБ_АВТОРЕ]   [1]   [2]   [3]   [4]   [5]   [6]   [7]   [8]   [9]   [10]   [11]   [12]   [13]   [14]   [15]  
 

13

Мы летели со скоростью двух с половиной километров в секунду, и инерционная часть полета заняла около трех суток, но у меня осталось чувство, что я летел не меньше недели. Наверно, потому, что солнце несколько раз в сутки проходило перед глазками, и каждый раз я любовался восходом и закатом небывалой красоты.

От огромной ракеты теперь оставался только лунный модуль, состоявший из ступени коррекции и торможения, где сидел Дима Матюшевич, и спускаемого аппарата, то есть попросту лунохода на платформе. Чтоб не тратить лишнее горючее, обтекатель отстрелился еще перед разгоном с орбиты спутника, и за бортом лунохода теперь был открытый космос. Лунный модуль летел как бы задом наперед, развернувшись главной дюзой к Луне, и постепенно с ним в моем сознании произошло примерно то же, что и с прохладным лубянским лифтом, превратившимся из механизма для спуска под землю в приспособление для подъема на ее поверхность. Сначала лунный модуль все выше и выше поднимался над Землей, а потом постепенно выяснилось, что он падает на Луну. Но была и разница. В лифте я и опускался, и поднимался головой вверх. А прочь с земной орбиты я понесся головой вниз, только потом, примерно через сутки полета, оказалось, что я, уже головой вверх, все быстрее и быстрее проваливаюсь в черный колодец, вцепившись в руль велосипеда и ожидая, когда его несуществующие колеса беззвучно врежутся в Луну.

У меня хватало времени на все эти мысли потому, что мне ничего пока не надо было делать. Мне часто хотелось поговорить с Димой, но он практически все время был занят многочисленными и сложными операциями по коррекции траектории. Иногда я брал трубку и слышал его непонятные отрывистые переговоры с инженерами из ЦУПа:

- Сорок три градуса... Пятьдесят семь... Тангаж... Рысканье...

Некоторое время я все это слушал, а потом отключился. Как я понял, главной Диминой задачей было поймать в один оптический прибор Солнце, в другой - Луну, что-то замерить и передать результат на Землю, где должны были сверить реальную траекторию с расчетной и вычислить длительность корректирующего импульса двигателей. Судя по тому, что несколько раз меня сильно дергало в седле, Дима справлялся со своей задачей.

Когда толчки прекратились, я подождал с полчаса, снял трубку и позвал:

- Дима! Алло!

- Слушаю, - ответил он своим обычным суховатым тоном.

- Ну чего, скорректировал траекторию?

- Вроде да.

- Тяжело было?

- Нормально, - ответил он.

- Слушай, - заговорил я, - а где это ты так наблатыкался? С этими градусами? У нас ведь на занятиях этого не было.

- Я два года в ракетных стратегических служил, - сказал он, - там система наведения похожая, только по звездам. И без радиосвязи - сам все считаешь на калькуляторе. Ошибешься - пиздец.

- А если не ошибешься?

Дима промолчал.

- А кем ты служил?

- Оперативным дежурным. Потом стратегическим.

- А что это значит?

- Ничего особенного. Если в оперативно-тактической ракете сидишь, оперативный. А если в стратегической, тогда стратегический дежурный.

- Тяжело?

- Нормально. Как сторожем на гражданке. Сутки в ракете дежуришь, трое отдыхаешь.

- Так вот почему ты седой... У вас там все седые, да?

Дима опять промолчал.

- Это от ответственности, да?

- Да нет. Скорее от учебных пусков, - неохотно ответил он.

- От каких учебных пусков? А, это когда в "Известиях" на последней странице, мелким шрифтом написано, чтобы в Тихом океане не заплывали в какой-то квадрат, да?

- Да.

- И часто такие пуски?

- Когда как. Но спичку каждый месяц тянешь. Двенадцать раз в год, вся эскадрилья - двадцать пять человек. Вот и седеют ребята.

- А если тянуть не захочешь?

- Это только так называется, что тянешь. На самом деле перед учебным пуском замполит всех обходит и каждому по конверту дает. Там твоя спичка уже лежит.

- А что, если там короткая, отказаться нельзя?

- Во-первых, не короткая, а длинная. А во-вторых, нельзя. Можно только заявление написать в отряд космонавтов. Но это сильно повезти должно.

- И многим везет?

- Не считал. Мне вот повезло.

Дима отвечал неохотно и часто делал довольно невежливые паузы. Я не нашелся, что еще спросить и положил трубку.

Следующую попытку поговорить с ним я сделал, когда до торможения оставалось несколько минут. Стыдно признаться, но мною владело бесчувственное любопытство - изменится ли Дима перед... Словом, я хотел проверить, будет ли он так же сдержан, как и во время нашего прошлого разговора, или близкое завершение полета сделает его чуть более разговорчивым. Я снял трубку и позвал:

- Дима! Это Омон говорит. Возьми трубку.

Тут же я услышал в ответ:

- Слушай, перезвони через две минуты! У тебя радио работает? Включи скорей!

Дима бросил трубку. Его голос был взволнованным, и я решил, что по радио передают что-то про нас. Но "Маяк" передавал музыку - включив его, я услышал затихающее дребезжание синтезатора, программа уже кончалась, и через несколько секунд наступила тишина. Потом пошли сигналы точного времени, и я узнал, что в какой-то Москве четырнадцать каких-то часов. Прождав еще немного, я взял трубку.

- Слышал? - взволнованно спросил Дима.

- Слышал, - сказал я. - Но только самый конец.

- Узнал?

- Нет, - сказал я.

- Это Пинк Флойд был. "One of These Days".

- Неужто трудящиеся попросили? - удивился я.

- Да нет, - сказал Дима. - Это заставка к программе "Жизнь науки". С пластинки "Meddle". Чистый андеграунд.

- А ты что, Пинк Флойд любишь?

- Я-то? Очень. Они у меня все собраны были. А ты к ним как относишься?

Первый раз я слышал, чтобы Дима говорил таким живым голосом.

- В общем, ничего, - сказал я. - Но только не все. Вот есть у них такая пластинка, корова на обложке нарисована.

- "Atom Heart Mother", - сказал Дима.

- Эта мне нравится. А вот еще другую помню - двойную, где они во дворе сидят, и на стене картина с этим же двором, где они сидят...

- "Ummagumma".

- Может быть. Так это, по-моему, вообще не музыка.

- Правильно! Говно, а не музыка! - рявкнул в трубке чей-то голос, и мы на несколько секунд замолчали.

- Не скажи, - заговорил, наконец, Дима, - не скажи. Там в конце новая запись "Sourceful of Secrets". Тембр другой, чем на "Nice Pair". И вокал. Гилмор поет.

Этого я не помнил.

- А что тебе на "Atom Heart Mother" нравится? - спросил Дима.

- Знаешь, на второй стороне две таких песни есть. Одна тихая, под гитару. А вторая с оркестром. Очень красивый проигрыш. Там та-та-та-та-та-та-та-та там тарам тра-та-та...

- Знаю, - сказал Дима. - "Summer Sixty Eight". А тихая - это "If".

- Может быть, - сказал я. - А у тебя какая пластинка любимая?

- У меня, знаешь ли, любимой пластинки нет, - надменно сказал Дима. - Мне не пластинки нравятся, а музыка. Вот с "Meddle", например, нравится первая. Про эхо. Я даже без слез слушать не могу. Со словарем переводил. Аль-ба-трос над го-ло-вой, па-ра-рам па-рам со мной... And help me understand the best I can...

Дима сглотнул и замолчал.

- А ты хорошо английский знаешь, - сказал я.

- Да мне в ракетной части уже говорили. Замполит говорил. Не в этом дело. Я одной пластинки так и не нашел. В последний отпуск специально в Москву ездил, четыреста рублей брал. Толкался, толкался - никто про нее не слышал даже.

- А что за пластинка?

- Да ты не знаешь. Музыка к фильму. Называется "Забрийски поинт". Зи-эй-би-ар-ай-эс-кей-ай-и. "Zabriskie Point".

- А, - сказал я. - Да она была у меня. Не пластинка только, а запись на катушке. Ничего особенного... Дим, ты чего замолчал? Эй, Дима!

В трубке долго что-то потрескивало, а потом Дима спросил:

- На что она похожа?

- Да как объяснить, - задумался я. - Вот ты "Мор" слышал?

- Ну. Только не "Мор" а "More".

- Вот примерно такая же. Только там не поют. Обычный саундтрек. Можешь считать, если "Мор" слышал, то ее тоже слышал. Типичные Пинки - саксофон, синтезатор. Вторая сто...

В трубке бикнуло, и все вокруг заполнил рев Халмурадова:

- Ра, прием! Вы что там, блядь, базарите? Дел мало? Подготовить автоматику к мягкой посадке!

- Да готова автоматика! - с досадой ответил Дима.

- Тогда начать ориентацию оси тормозного двигателя по лунной вертикали!

- Ладно.

Я выглянул сквозь глазки лунохода в космос и увидел Луну. Она была уже совсем рядом - картина перед моими глазами напоминала бы петлюровский флаг, если бы ее верхняя часть была не черной, а синей. Зазвонил телефон. Я взял трубку, но это опять оказался Халмурадов.

- Внимание! По счету три включить тормозной двигатель по команде от радиовысотомера!

- Понял, - ответил Дима.

- Раз... Два...

Я бросил трубку.

Включился двигатель. Он работал с перерывами, а минут через двадцать меня вдруг ударило плечом в стену, потом спиной в потолок, и все вокруг затряслось от невыносимого грохота, я понял, что Дима ушел в бессмертие, не попрощавшись. Но я не испытал обиды - если не считать нашего последнего разговора, он всегда был молчалив и неприветлив, да и мне почему-то казалось, что сутками сидя в гондоле своей межконтинентальной баллистической, он понял что-то особенное, такое, что навсегда лишило его необходимости здороваться и прощаться.



Момента посадки я не заметил. Тряска и грохот внезапно кончились, и, выглянув в глазки, я увидел такую же тьму, как перед стартом. Сначала я подумал, что произошло что-то неожиданное, но потом вспомнил, что по плану я и должен был приземлиться лунной ночью.

Некоторое время я ждал, сам, не зная чего, а потом зазвонил телефон.

- Халмурадов, - сказал голос. - Все в порядке?

- Так точно, товарищ полковник.

- Сейчас телеметрия сработает, - сказал он, - опустятся направляющие. Съедешь на поверхность и доложишь. Только подтормаживай, понял?

И добавил тише, отведя трубку ото рта:

- Ан-де-храунд. Вот ведь блядь какая.

Луноход качнуло, и снаружи донесся глухой удар.

- Вперед, - сказал Халмурадов.

Это была, наверно, самая тяжелая часть моей задачи - нужно было съехать со спускаемого аппарата по двум узким направляющим, которые откидывались на лунную поверхность. На направляющих были специальные пазы, в которые входили выступы колес лунохода, поэтому соскользнуть с них было невозможно, но оставалась опасность, что одна из направляющих попадет на какой-нибудь камень, и тогда луноход, съезжая на грунт, мог накрениться и перевернуться. Несколько раз повернув педали, я почувствовал, что массивная машина наклонилась вперед и едет сама. Я нажал на тормоз, но инерция оказалась сильнее, и луноход поволокло вниз, вдруг что-то лязгнуло, тормоз поддался, и мои ноги несколько раз со страшной скоростью провернули педали назад, луноход неудержимо покатился вперед, качнулся и встал ровно, на все восемь колес.

Я был на Луне. Но никаких эмоций по этому поводу я не испытал, думал я о том, как мне поставить на место слетевшую цепь. Когда мне это, наконец, удалось, зазвонил телефон. Это был начальник полета. Его голос был официальным и торжественным.

- Товарищ Кривомазов! От имени всего летно-командного состава, присутствующего сейчас в ГлавЦУПе, поздравляю вас с мягкой посадкой советской автоматической станции "Луна-17б" на Луну!

Послышались хлопки, и я понял, что открывают шампанское. Потом долетела музыка - это был какой-то марш, он был еле слышен, и его почти забивал раздававшийся в трубке треск.

  [ДОМОЙ]   [ОБ_АВТОРЕ]   [1]   [2]   [3]   [4]   [5]   [6]   [7]   [8]   [9]   [10]   [11]   [12]   [13]   [14]   [15]